1

«Кого Бог любит, того он забрасывает в эти края», пробормотал начальник полицейского отдела Франц Хольцхаммер,  обнаружив в центре ароматно цветущей альпийской флоры мёртвого планериста. Но был ли это действительно Бог или кто-то другой помог молодому человеку упасть, предстояло ещё выяснить. Во всяком случае – это не был акт любви.

Солнце стояло высоко над Ватцманом и немилосердно светило на потных любителей горных прогулок, на поедающих мороженое пенсионеров и на изголодавшихся по загару, игнорирующих рак кожи отдыхающих, которые в это время суток заполняли собой многочисленные  террасы кафешек и ресторанчиков, туристские тропы и альпийские луга. Целый караван двигался от горной станции Дженнербан в долину. Отдыхающие искатели горных приключений, не требующих лишних усилий.

Хольцхаммер стоял на большом лугу, который послужил местом приземления параплана. Погибший выбрал для своего сенсационного конца самое неподходящее время: незадолго до окончания вахты жарким летним днём. Хольцхаммер уже давно мог бы быть дома на своей стройплощадке. Лишь краем уха различал он, как гудение насекомых смешивается с отдалённым ликованием, доносящимся с пляжа и случайным рычанием тяжёлого мотоцикла. Восхитительная панорама его тоже не интересовала – он знал это всё с малых лет. Он мог бы с закрытыми глазами нарисовать горы, которые его окружали. С того места, где он стоял, можно было увидеть Кельштайнхаус, справа от него возвышался обрывистый Хоэр Гёль. Ещё дальше справа над зелёными альпийскими лугами канатная дорога вела к вершине Дженнер. Над глубоким разрезом, в котором находилось озеро Кёнигсзее, приветствовали высочайшие вершины «Скалистого моря». И в завершении  на юго-западе как зелёный холм лежал приветливый Грюнштайн, а прямо за ним, отсюда рукой подать, знаменитый Ватцман, вторая по высоте вершина Германии.

Аромат дикорастущих цветов и трав переплетался с запахом выхлопных газов легковых автомобилей, которые устремлялись к большой парковке между Дженнербан и Кёнигсзее или везли своих пассажиров из долины снова в направлении автотрассы.

Ни Макдональдс ни заправка отсюда не были видны. И, наконец, дома с деревянными балконами и далеко выдающимися вперёд, под углом 30 градусов наклонёнными крышами. Община очень гордилась этой  своей приверженностью к баварскому архитектурному стилю. Небо всё же сегодня было более голубое, нежели по-баварски бело-голубое. Лишь одно единственное облако было на небе. Это было облако пёстрого параплана над вершиной Дженнер.

На краю лужайки, на которой стоял Хольцхаммер, припарковалась машина скорой помощи. Санитары уже знали, что они здесь ничего больше сделать не могут. Но до сих пор ещё не появился врач, чтобы официально констатировать смерть. Рядом с мёртвым стоял с окаменевшим лицом молодой человек, который по мобильнику сообщил о несчастном случае.

«Парашют кажется исправным», говорил он Холцхаммеру, когда за его спиной с размаху приземлился следующий планерист.

«Александр, что произошло?», закричал вновь приземлившейся ещё в воздухе. Он поспешно освободился из ремней и устремился к неподвижному телу. Около трупа он упал на колени и сделал движение встряхнуть мёртвого за плечи, как будто хотел его разбудить.

«Осторожно, ничего не трогать», предупредил начальник полиции, «в противном случае  я сразу смогу отменить вызов криминальной полиции. Вы знали покойного?»

«Да, мы здесь все вместе, он мой лучший друг». И тише: »Он был моим лучшим другом. Что здесь произошло?»

«Это предстоит расследовать», ответил Хольцхаммер.«А сейчас мы все на пару шагов отойдём от места происшествия, а потом вы дадите мне свои данные». Хольцхаммеру приходилось, естественно, много раз иметь дела  с туристами. И по своему многолетнему опыту он привык разговаривать с ними как с маленькими детьми.

Он записал их домашние адреса и адреса местных пансионов, где они жили. Покойного звали Александр Кляйн и он вместе со своим другом Тобиасом Пфалем неделю назад приехал из Бремена, чтобы здесь провести отпуск. Они жили у госпожи  Шёйн в одной из многих частных комнат с видом на горы.

«Было так хорошо, мы сидели вчера допоздна на балконе и рассказывали смешные истории, много смеялись, - так славно было на улице… Три раза выходила хозяйка прежде чем мы наконец ушли в комнату», рассказывал Пфаль запинаясь и с трудом сдерживая слёзы.

«Вы видели падение?», спросил Хольцхаммер.

«Не совсем, я был там, над Дженнер. Я лишь видел, что Александр очень высоко кружился над этим лугом. Потом он внезапно вошёл в глубокую спираль, как будто хотел как можно быстрее попасть на землю».

Это ему удалось, подумал Хольцхаммер. Он повторил: «Глубокая спираль?»

«Да, делают  крутые повороты малого диаметра и, вращаясь, опускаются так вниз».

«А что произошло потом?»

«Потом я увидел, что у него сложение. Но он обычно  справлялся с этим».

«Сложение?»

«Часть крыла складывается из-за срыва потока на внутренней разворотной передней стороне крыла, если слишком сильно затормозить. При глубокой спирали это может особенно легко произойти. Но на высоте это не представляет проблему. Просто освободить тормоза, и вопрос решён.

Франц Хольцхаммер вообще ничего не понимал в планеризме. «Но ваш спец этого не сделал?»

«В этот раз видимо нет. Я был от него за многие 100 метров, но это выглядело так, как будто он внезапно полностью забыл, как летают. Обычно крыло может стабилизироваться даже без какого  бы то ни было вмешательства. На высоте это было бы всё равно».

«Но он всё же этого не сделал». Хольцхаммер  смотрел на это всё по-другому, чем стабильно выглядещий Крыло-Человек-Связка.

«Нет, он перешёл в глубокую спираль. Возможно, имел место галстук. Это значит, ухо купола осталось запутано в стропах и поэтому не могло больше расправиться».

«Галстук, ага». Хольцхаммер между тем вынул блокнот и записывал отдельные слова. Когда-то ему придётся из этого мастерить протокол.

«Я тогда перешёл в быстрый полёт, чтобы  как можно быстрее приземлиться. Боже мой. Собственно, он был лучшим пилотом. Как  это могло произойти?»  За своими профессиональными разъяснениями молодой человек на короткое время забыл ужас происходящего. Но теперь к нему вновь вернулось осознание того, что подвигло его на это профессиональное выступление.

«Мне предстоит это выяснить», бросил Холцхаммер  обнадёживающе. «Наш криминальный отдел имеет большой опыт в расследовании спортивных несчастных случаев». Это, к сожалению, была правда. Он обратился к планеристу, который сообщил о падении. Но тот не многое мог добавить. Он только тогда заметил аварию, когда его спортивный соратник в буквальном смысле слова едва не свалился ему на голову, в то время, как он сам только что приземлился на лужайку и освобождался от параплана.

Начальник полиции захлопнул свой блокнот и задумался. Вероятно, его шеф, руководитель полицейского отдела Берхтесгадена, появится когда-нибудь здесь на месте падения. Но был ли он вообще проинформирован? В последнее время всё чаще происходило, что шеф часами находился в мнимых или действительных зонах отсутствия связи. Поэтому было бессмысленно заставлять обоих свидетелей здесь ждать. «Если вы хотите, вы оба можете сейчас уйти», сказал Хольцхаммер. «Но вы остаётесь здесь до выяснения всех обстоятельств. Вероятно, мой шеф захочет завтра ещё с вами поговорить».

«Когда вы будете знать, что точно произошло?», спросил Тобиас,  друг погибшего.

«Можно ли вообще узнать, что  точно произошло?», спросил Хольцхаммер философски в ответ. «Но если кто-нибудь в этом виноват, мы это выясним. И если всё дело было в параплане, тоже. Как говорится, криминальный отдел знает своё дело, они тщательно осмотрят весь купол. И труп, естественно, тоже будет исследован». Оба спортсмена кивнули. Потом они сложили свои парапланы и, тяжело ступая,  побрели прочь.

Хольцхаммер предположил, что здесь скоро всё будет кишеть тщеславными зеваками, любителями такого рода зрелищ. Поэтому он надеялся на быстрый приезд коллег из криминального отдела и возможность передать им место происшествия с тем, чтобы самому покинуть это место. Но он ещё должен был дождаться врача. Здесь, на задворках Федеративной  Республики не было полицейского врача. Просто извещали ближайшего живущего неподалёку врача и просили его как можно быстрее приехать, чтобы зарегистрировать смерть. Если медик оказывался по уши занят своими частными пациентами, то его можно было ожидать часами.

Криминалисты ехали из Траунштайна, это также могло длиться долго. Хольцхаммер несмотря на это не пытался самостоятельно начать расследование.  За это он мог бы получить лишь выговор, из-за «фальсификации доказательств». На первый взгляд казалось, что крыло параплана  в противоположность пилоту выглядело безупречно. За неимением соответствующих стоек, Хольцхаммеру не оставалось ничего другого, как просто положить заградительную ленту  вокруг трупа на землю. Потом он встал к любопытным, которые собирались вокруг его импровизированного заграждения. Большинство из них всё ещё продолжало падать с неба. Во всяком случае, медленнее, чем это сделал погибший.

Ещё полчаса назад высоко в воздухе над большой долиной было целое множество парапланов. Они стартовали около станции Дженнербан, и самые смелые при идеальных погодных условиях взмывали ввысь до 3600 метров над уровнем моря – 3 километра над долиной и ещё километр над вершиной. Сейчас небо опустело.

Холцхаммер видел смертей больше чем большинство других деревенских полицейских. Причиной тому был прекрасный горный ландшафт. Ни в коем случае не надо думать, что  только туристы были способны  подвергать себя опасности и затем вследствие этого гибнуть. Хольцхаммер и сам потерял в горах уже трёх хороших  друзей. Один из них, например, будучи отцом семейства,  во время зимней прогулки на Кнайфельшпитце  захотел спасти варежку своей маленькой дочки. Мужчина был горным проводником, а Кнайфельшпитце с её высотой 1189 метров лишь незначительной возвышенностью. Вершина такого уровня как Кнайфельшпитце является скорее достопримечательностью, чем объектом горного восхождения.  Но ошибку, выдвинуться на заснеженном холме на лишний метр, она не простила. Мужчина был найден горной полицией мёртвым на 50 метров ниже. Иногда было очень трудно узнать, было ли это несчастный случай, убийство или самоубийство, когда отсутствующую персону спустя многие дни или недели находили у подножия обрыва. Или, если жена возвращалась с экскурсии в горы без мужа.

Хольцхаммер и сам раньше много лазал по горам. Все важные маршруты были пройдены им в то время. Некоторые он открывал вместе со своим горным специалистом Сеппом. Когда он был ещё «высоким и стройным», он имел настоящую фигуру скалолаза: он был невысок и жилист. Маленьким он оставался и до сих пор.

Уже в течение получаса доктор Кристина Мюллер- Хальберштадт пристально смотрела в окно  вместо того, чтобы как следует сосредоточиться на описании приступов паники сорокалетней пациентки, которая боялась своего собственного кота. И всё же тот факт, что на цветущем лугу перед клиникой происходило что-то необычное, не проникал в её сознание.

Кристина была настолько же грациозной насколько  энергичной женщиной с проблемными волосами, которые она в настоящий момент пыталась облагородить при помощи прядок. Она руководила психосоматическим отделением Реабилитационной Клиники в Шёнау. Это значило, что она имела дело с различными случаями от  разочарованной полной домохозяйки в виде очевидно неизлечимой болезненной пациентки до жертвы несчастного случая, которая после ампутации впадала в тяжелейшую депрессию. В её большом кабинете стоял огромный письменный стол из полированного бука, на котором накапливалась ненужная писанина. Вдоль стен тянулись рядами запертые шкафы на колёсиках. Для психологических разговоров имелся маленький уголок с удобным креслом в стиле Эйлин Грей из чёрной кожи, подходящим стеклянным столиком и кожаным диваном, о котором Кристина знала, что он был дешёвой копией. Помпезная обстановка была не в её вкусе. Кристине хватило бы письменного стола из IKEA и нескольких деревянных стульев. Но руководство клиники хотело, чтобы помещение излучало «солидность». Консультационная фирма, специализирующаяся на реабилитационных клиниках советовала это для того, чтобы привлечь больше пациентов.

По мнению Кристины, в целом,  кабинет больше походил на кабинет топ-менеджера, чем на место для лечения больных людей. Да и сама она в настоящий момент нуждалась в хорошем лечении. Час назад позвонила женщина и сказала, что она – подруга Кристининого мужа и что последний не придёт больше домой. Кристина не имела ни малейшего понятия о том, что её муж изменяет ей. Или не хотела иметь? Допустим, она каждое утро очень рано уезжала на работу, так как жила в Химгау, а это 80 км от клиники.

И если вечером по её возвращении домой  мужа ещё не было, она никогда не удивлялась. Обычно он заранее звонил ей и мурлыкал о так называемых «компьютерных проблемах». В наши дни этим можно всё оправдать.

Она спрашивала себя, что же мир – или, в настоящий момент, семейный совет – ожидает от неё: грусти,  ярости, самореализации? Она давно уже самореализовалась. Она сделала карьеру и, несмотря на это, постоянно пыталась создать домашний уют для мужа, как принято говорить, если женщина делает львиную долю домашней работы и много раз в неделю готовит по вечерам. Теперь  этот дом был пуст. Действительно ли ей нужно было сегодня туда возвращаться? В дом из клинкерного кирпича в обманчивую деревенскую идиллию на южном берегу озера Кимзе с коваными железными садовыми воротами.

Изначально Кристина была северянкой. Она родилась в Любеке и получила высшее образование в Гамбурге. Ещё преследуемая в то время целью стать однажды руководителем гинекологического отделения в крупной больнице. Там она познакомилась со своим мужем – будущим экс-мужем. Он как раз работал в то время над своей диссертацией, которая практически через год была уже готова. Начинающий гинеколог и начинающий ортопед – денежно и престижно. Поскольку в ортопедии всё важнее становились наглядные методики, она уже тогда привыкла к «компьютерным проблемам». Несколько лет спустя они вместе отправились в Баварию, в край реабилитационных клиник, построенных  с роскошью и размахом Дубая.

Вначале Кристина работала в клинике Траунштайна на гинекологии. Но после сотой мастэктомии, трёхсотого удаления яичников, тысяча первого кесарева сечения она внезапно поняла, что не может больше видеть кровь. Ей становилось дурно уже при одной мысли, что она должна снова разрезать неповреждённую кожу, проникать сквозь желтоватый жировой слой к различным органам, что-то вырезать и, наконец, зашивать человека как нашпигованную курицу.

Поэтому она потратила ещё два года на получение профессионального образования. В финансовом плане это не было для неё проблемой, так как её муж в это время уже имел большую практику и зарабатывал более чем это нужно для того, чтобы прокормить бездетную супружескую пару. Теперь она была специалистом не только по гинекологии, но также по психотерапевтической и реабилитационной медицине. Ей было 45 лет. Таким образом, год назад она осела здесь в реабилитационной клинике. Руководство психосоматическим отделом было для неё как бы мнимым разрезанием тела и в большинстве случаев  даже доставляло ей удовольствие. И она ради этого даже готова была мириться с долгой дорогой домой в Розенхайм.

Когда Кристина, наконец,

56+2 вышла из глубокой задумчивости, она поняла, что за окном её кабинета должно быть действительно происходило что-то серьёзное. На большом лугу продолжало скапливаться всё больше народу, подъехали две полицейские машины и карета скорой помощи. Но какое ей было до этого дело? Это могло коснуться её только в том случае, если бы пассажиры, доставленные скорой помощью, вдруг появились бы в реабилитационной клинике. Наконец она нашла в себе силы и сконцентрировалась на вызванных котом приступах депрессии своей новой пациентки.

Через полчаса после того, как Франц Хольцхаммер огородил место с покойником, показался, наконец, терапевт доктор Эмануэль Лидер. Можно было предположить, что это будет именно он, так как его практика находилась в соседнем районе. Но погибший, который свалился ему на голову, мало его интересовал. Государство, по его мнению, слишком мало выделяло средства на оплату подобной работы. А он из-за этого должен был заставлять своих пациентов ждать. Он быстро нашёл и описал повреждения, которые были вызваны падением. Перелом первого и второго шейного позвонка, а также оказались порваны все важнейшие сосуды. Само собой разумеется, ранения были смертельными. Теоретически труп должен быть во время осмотра полностью раздет и тщательно исследован при хорошем освещении. Но доктор Лидер был уверен, что перед ним жертва несчастного случая, о чём он и сказал Хольцхаммеру.

«Всё равно нужен отчёт», объяснил начальник отдела. Он не любил этого врача , который, по его мнению, был слишком практичным. А, кроме того, он недавно заставил целый час ожидать в приёмном покое родственницу Хольцхаммера с температурой 39, имеющую законную страховку.

«Да уж ясно», кратко ответил врач, сложил свои вещи и исчез.

Почти одновременно с этим по полю протрясся старый Оpel  Astra. Хольцхаммер тотчас узнал служебную машину Болько Магира, проворного репортёра местного радио. А несколько метров за ним следовало репрезентативное транспортное средство – чёрный BMW доктора Клауса Фишера, шефа Хольцхаммера. Полицейский уже следом за прессой, подумал Хольцхаммер, но, поразмыслив, решил, что здесь, пожалуй, нет ничего странного. Вероятно, Фишер прибыл с какой-то мероприятия, на котором был также и Магира как представитель пресс-службы. Потом оба одновременно были по телефону направлены сюда, и Фишер вследствие того, что ещё недостаточно хорошо знал здешнюю местность, последовал за репортёром. Не только для того, чтобы прибыть на место происшествия, но также и для того, чтобы ни в коем случае не пропустить возможность поговорить в микрофон.

Оба дружно приехали по лугу. Хольцхаммер коротко рассказал, что произошло. Затем репортёр установил под носом у Фишера свой диктофон.

«Это происходит часто в наших горах. Поэтому местная работа полицейских так важна», хвастался он. «И поэтому мы уже с начала года требуем увеличение наших средств». О самом происшествии он ничего не сказал.  Ведь он ничего не знал. Даже того, что вообще что-то случилось. Репортёр казался разочарованным. Поэтому Фишер в качестве дополнения ещё добавил, что труп после заключения медэкспертной комиссии будет направлен в морг окружной больницы и там до окончания расследования будет храниться. В этот момент на луг вырулил белый VW-автобус с криминалистами. Много мужчин в пластиковых костюмах начали фотографировать отдельные части параплана, описывать и собирать воедино.

«Вы дадите мне знать, когда можно будет увезти погибшего?», спросил Хольцхаммер.

«Разумеется», ответил начальник криминального отдела. Это означало для Хольцхаммера, что он мог расслабиться и заняться, наконец, более важными делами. Он мог отправиться на свою стройплощадку.

У отвесных северных обрывов горы Дюррекберг взмыли ввысь два беркута. С неподвижными крыльями кружились они в тёплом восходящем потоке воздуха и издавали при этом удивительно жалобный крик: высокий писк, который отражался от отвесных скал. Ещё час назад они были на другой стороне Хоэр Гёль паря над долиной Блюнбахтал. Сейчас же, когда все планеристы приземлились, они вновь захватили небо над Берхтесгаденом. Беркуты высматривали, нет ли где-нибудь в крутых отвесных скалах раненого животного, которое было бы легко добить. Сейчас, летом, когда детёныши серны становились уже слишком большими, беркуты питались в основном сурками. Беркуты, естественно, давно уже обнаружили мёртвое двуногое животное на лугу посреди Шёнау. Они могли заметить труп на расстоянии километра. Но трупы были менее интересны, чем живая добыча. А этот труп был для них в любом случае недоступен. Во-первых, потому что там толпилось так много народу, и во-вторых, потому что их орлиный инстинкт запрещал им приземляться так далеко в долине.

И всё же за орлами тоже велось наблюдение. На большом камне у спуска в альпийскую долину сидела фигура и смотрела, как они кружатся. Ещё будучи ребёнком, она часто наблюдала за орлами. И бесчисленное количество раз желала просто подняться в воздух и полететь. Место приземления планериста тоже было хорошо видно, как раз вывозились останки молодого человека. Всё шло по плану.

2

Солнце уже стояло над Райтеральмом и Кристинина смена давно  закончилась, а она всё ещё продолжала сосредоточенно писать. Ещё ни разу в истории медицина не был так основательно описан случай приступов паники, вызванной котом. В настоящий момент она была готова заниматься чем угодно, лишь бы не думать о том, что она будет делать сегодня вечером. Домой она не поедет ни в коем случае, это было решено. Только заметив, что при описании симптомов она повторяется чаще, чем это делала сама пациентка, Кристина закрыла файл. Она подняла голову и посмотрела в окно. Луг опустел, лишь один человек в пластиковом костюме устанавливал металлические штыри и закреплял на них красно-белую заградительную ленту.

Кристина решила сходить в комнату отдыха для врачей и обслуживающего персонала. Реа-клиники считали правильным не делать различия между сотрудниками с высшим образованием и сотрудниками без высшего образования. У кофейного аппарата она встретила Ульриха Цикермана, возглавлявшего санитарный отдел клиники. Он был из немногих местных, которые здесь работали. Кристина знала, что он в свои 42 года продолжал жить с родителями.

«Скажи-ка, Ульрих, куда ходят местные жители здесь по вечерам?» внезапно спросила она его.

До сих пор она каждый вечер после работы сразу ехала домой.  И у неё не было никакой причины интересоваться здешней ночной жизнью хотя бы для того, чтобы порекомендовать что-либо своим пациентам, так как последние в 22-00 должны были уже лежать в своих кроватях и отдыхать. Но в этот злопамятный день ей надо было как-то убить время, а потом снять номер в отеле. Главное, не ехать домой.

Ульрих с готовностью ответил, что это зависит от времени суток. Сейчас, например, можно лишь сходить пообедать или попить кофе. Позже можно пойти в CHILL-OUT или в UPSTAIRS. Для тех, кто моложе двадцати, имеются ещё дискотеки и BODOS Kneipe.

«А если хочется отдохнуть?»

Санитар испытующе посмотрел на неё. «Тю-ю, тогда имеется ещё ночное кафе, которое открывается в 22-00. Но туда ходят только местные. Ты спрашиваешь для себя или для пациента?»

В это Кристина не хотела углубляться, у неё не было ни малейшего желания раскрывать перед Ульрихом душу. «Да вообще», ответила она поэтому сдержанно и прошла со своим кофе в угол. Ульрих понял намёк и не стал углублять тему. Ему было абсолютно ясно, что с ним она никуда идти не собиралась.

Кристине удалось- таки протянуть до 22-00 время. Вначале она совершила обстоятельную прогулку вокруг парапланерного луга. Затем она доехала на машине до городка, припарковалась недалеко от центра и слонялась по пешеходной зоне до Берхтесгаденского замка и обратно. В 8-00 она уже стояла перед ночным кафе. Заведение находилось на боковой улице недалеко от рыночной площади. Вход с криво-висящей дверью не казался гостеприимным, за ним тянулся длинный полутёмный коридор, в конце которого рядом

Трактир видел когда-то и лучшие времена. На стенах висели эмалированные картинки и фотографии выдающихся личностей; круглые скамейки в нишах были обтянуты коричневой искусственной кожей; стойка была изготовлена из отделанной шпоном клееной древесины, перед ней стояли протёртые, некогда обтянутые кожей барные высокие табуреты. Стены были окрашены в блёклый светло-зелёный цвет. Из музыкального центра доносилась подходящая музыка: Jennifer Rush душещипательно вырывалась наружу.

У Кристины было чувство, что она застряла во вневременном пространстве. Большинство посетителей, казалось, принадлежали к инвентарю начала 80-х. Это касалось даже подростков, сидевших за круглым столом, они были, вероятно, свидетелями открытия этого заведения. Они были одеты так, как одевались подростки в городах в начале 80-х.

Поскольку все столы были заняты, она направилась к короткой стороне L-образной барной стойки, длинная сторона которой уходила в сужающуюся нишу. Там толпились личности, которых трудно было классифицировать. Им было что-то между тридцатью и пятидесятью, и они явно не были ярыми приверженцами моды. Самый высокий из них носил черный джинсы и рубашку от OUTDOOR в чёрно-оранжевую клетку из толстой фланели на выпуск. Сюда же надо добавить огненно-рыжую шевелюру без следов какой-либо стрижки. Следующий был блондин с полинявшим лицом и такой же полинявшей одеждой. Затем вызывающе изящный парнишка в джинсах и коричневом вязаном пуловере с капюшоном, перед которым стоял полупустой стакан белого пива. Высокий, с которым каждый хотел чокнуться, грациозно держал стакан PROSECCO,  напиток, который в крупных городах этого мира тоже давно уже вышел из моды.  Перед средней фигурой стояло нормальное светлое пиво. Барменша беседовала с этой группой. Однако, когда Кристина села, она подошла к ней и приветливо спросила, что она желает. Кристина хотела знать, какое красное вино имеется в трактире. Вместо ответа она получила достаточно скромную карту вин быстро выбрала итальянское вино.

В то время как женщина за стойкой наливала ей вино, Кристина снова взглянула на другой конец стойки. К трём мужчинам присоединились две очень разные женщины. Одна была бледная и стройная блондинка, а другая моржеобразная с окрашенными хной локонами. Моржеобразная взволнованно беседовала с высоким парнем во фланелевой рубашке. Беседа вращалась вокруг несчастного случая с парапланом, который произошёл сегодня после обеда. Кристина уловила многое, но сильный диалект мешал ей понять детали. Берхтесгаденский диалект многими выражениями похож на австрийский, но совершенно без этого гнусавого Schmäh.

В середине длинной стойки сидела ещё одна парочка – откровенные туристы, которые забрели сюда по ошибке. Группа в конце стойки их абсолютно игнорировала. Лишь барменша время от времени обращалась к ним. Оба были одеты в псевдо-национальный костюм – изделия из дешёвых материалов, которые изготавливаются специально для туристов. Во всяком случае, они были единственными во всём заведении, кто пришёл хотя бы отдалённо одетым по-баварски.

Кристина небольшой глоток красного вина и уже готова была погрузиться в неприятные размышления, когда дверь открылась и пропустила полицейского, того самого, которого она видела сегодня днём на лугу.

«Сервус! Приветствую!», крикнул он окружающим.

Барменша выскочила из-за стойки и сердечно обняла его. Ясно, подумала Кристина, с органами правопорядка  приходится поддерживать хорошие отношения. Полицейский показал на стул около Кристины: »Не возражаете?», старомодно спросил он.

Кристина не возражала, и полицейский с некоторым трудом взгромоздился на высокий табурет, который для его фигуры был совершенно неподходящим. Он не мог достать ногами ни до подножки на табурете, ни до проходящей внизу вдоль барной стойки перекладины. И благодаря своему необъятному животу он также с трудом сидя дотягивался до барной стойки.

«Ману, Jubi!», потребовал он и обратился к Кристине: «Ещё ни разу тебя здесь не видел. Поругалась с мужем?»

Кристина потеряла дар речи. Должна ли её была больше разозлить бестактность этого типа или то, что он со своим анализом из каменного века попал в яблочко? Она решила проглотить своё негодование, однако, дав отпор этой «окаменелости»: «Это Вас абсолютно не касается».

Ей тон оказался достаточно резким, так что она без труда была понята на другом конце стойки, где её ответ вызвал неожиданный взрыв веселья.

«Эй, Хольцай, мы ничего не слышали!», воскликнул высокий.

«Попытка не пытка», добродушно ответил Хольцхаммер. Потом он повернулся к Кристине и объяснил ей на до некоторой степени понятном литературном языке, что он лишь начал разговор и ни в коем случае не собирался докапываться. Лично он сам счастлив в браке и имеет двух очень милых деток. А кроме того, его зовут Франц.

Искренность, с которой это всё было сказано, сделала его симпатичнее и привела к тому, что раздражение Кристины мигом улетучилось. Она миролюбиво протянула ему руку и тоже представилась, что на другом конце стойки было немедленно отмечено одобрительным: «Хай, хай, хай!» Кристина почувствовала себя приземлившейся в каменном веке – куча взрослых, которые ведут себя как дети и мимо которых прошли общественные изменения последних 30-ти лет. Туристы почувствовали себя неловко и начали друг с другом перешёптываться.

Женщина за стойкой поставила перед носом у полицейского кружку. Какое же было у Кристины удивление, когда она поняла, что «Jubi» - это не пиво, а JUBILÄUMSAQUAVIT – крепкий алкогольный напиток.

«Между прочим, меня зовут Ману», сказала женщина за стойкой Кристине и начала разговор с блюстителем общественного порядка.

И Кристина, наконец, узнала, что же произошло сегодня днём за окнами её кабинета. Параплан погибшего без видимой причины сложился на большой высоте, и пилот камнем упал на землю. Каких-либо манипуляций с крылом параплана установлено не было. И хоть погибший лежал в холодильной камере окружной больницы, по словам полицейского, вскрытия не предполагалось, так как его шеф, так называемый доктор Клаус Фишер, не видел в этом никакой необходимости. «Я слышала, что погибший приехал с севера Германии и жил с другом у Шёйн», рассказывала Ману, давая этим понять, что знала больше, чем он. «Мы завтра утром всё проверим», ответил Хольцхаммер, не делая, однако, попыток расспросить её дальше, что Ману явно разочаровало. Очевидно, она владела многой информацией, которая попадала к ней в силу её профессии.

Кристина попыталась оценить её возраст. Хозяйка казалась уже «видавшей виды», с отдельными глубокими бороздами вокруг рта и глаз. Лицо было прожившей долгую жизнь барменши, которая систематически недосыпала и наверняка не была сторонницей запретов на курение. Её длинные волосы были окрашены в вызывающе рыжий цвет и падали низко на лоб. Она носила слишком откровенную блузу, чёрную и полупрозрачную, под блузой виднелся кружевной  бюстгалтер,  из блузы сверкало декальте. На шее была тонкая золотая цепочка с простым крестиком.

Когда внезапно появился новый клиент, Кристина была поражена тем, что восторг Ману при его появлении был ещё больше.

«Сервус, Клаус, как прекрасно!», пронзительно закричала она, вылетела из-за стойки и расцеловала посетителя в обе щеки. Потом она предложила обоим туристам потесниться в сторону Кристины и Хольцхаммера, чтобы освободить для вновь-пришедшего почётное место.

«Мой шеф», шепнул Хольцхаммер Кристине и вздохнул. Кристина заметила, что новенький был стройнее большинства здесь присутствующих и скромно, но элегантно одет. Тёмно-зелёный кашемир «Rolli» под антрацитовым твидовым «Sakko» отлично подходил к его серо-зелёным глазам, и было видно, что не случайно.

Когда руководитель полицейского отдела доктор Клаус Фишер удобно устроился за барной стойкой, перед ним уже стоял стакан виски с содовой. Он сделал большой глоток и с шумом отставил стакан. Фишер появился в этих красивых местах не совсем добровольно – он находился здесь так сказать, в Берхтесгаденском изгнании. Его карьера начиналась в Мюнхене. Работая юристом в высшей полицейской службе и имея большое тщеславие, он представлял себе, что однажды станет по крайней мере президентом полиции.

Для того, чтобы быстрее приблизиться к своей мечте, он принял участие в деле, всколыхнувшем средства массовой информации. К сожалению, он не обратил внимания при этом на пару важных мелочей. Он прикинул, что решительные действия против прославившегося  как «Баварский метод» режима работы мюнхенской полиции и за методы «правового государства» этого органа при помощи средств массовой информации принесут ему широкую известность и популярность среди населения.

Поэтому он, не долго думая, с большой шумихой отстранил от работы полицейского, который избил на главном вокзале подвыпившего банковского коммерсанта.

Но вместо того, чтобы похвалить его за защиту правового государства, средства массовой информации поместили интервью с женой полицейского и заклеймили позором бессердечность Фишера. Вскоре всплыли свидетели, которые видели, что первый удар нанёс банкир. И последнее обстоятельство, погубившее его, которое он, к сожалению, проглядел: семнадцатилетняя дочь полицейского не только была хороша собой, но ещё и спала с младшим сыном важного референта Баварского Министерства внутренних дел. Вся эта история закончилась тем, что министр внутренних дел настоятельно посоветовал Фишеру с глазу на глаз подать заявление на эту, совершенно нелепую должность здесь, в Берхенгадене. Фишер сделал это, не сопротивляясь, у него не было другого выхода.

Поэтому старший криминальный советник доктор Николаус Фишер вот уже три года руководил здешней полицейской инспекцией и постоянно ожидал шанса вновь когда-нибудь вернуться на мюнхенскую сцену. Берхтесгаден был запасным путём. Кроме того, он, житель большого города, оказался запертым здесь среди гор. Он был на грани «альпийского бешенства».

Ещё один несущественный штрих: здесь не было ни малейшей возможности случайно инкогнито перегнуть палку. Все были знакомы друг с другом и всё очень точно подмечалось. С кем он разговаривал или не разговаривал, мыл он свою машину один или два раза в месяц или даже то, что он однажды ездил в Зальцбург в бордель. И даже когда по вечерам он приходил в ночное кафе, он встречал там своих коллег. Как сегодня, например. Но когда-нибудь он должен всё-таки покончить со всем этим.

Особенно плохим в деревенской жизни Фишер находил не то, что все были знакомы друг с другом, а то, что все знали всё друг о друге. Даже он знал, например, что главный полицейский не позднее, чем через десять минут расплатится и отправится домой, потому что в противном случае он застанет свою жену уже спящей, так как у неё был напряжённый рабочий график в местном супермаркете. Именно по этой причине Фишер обычно приходил сюда на полчаса позже, чем сегодня.

Фишер коротко поприветствовал своего подчинённого и получил ответный привет. При этом Фишер случайно заметил, что рядом с Хольцхаммером сидит очень привлекательная женщина, которую он до сих пор ни разу не видел. Как он и предполагал, Хольцхаммер вскоре подозвал барменшу, чтобы расплатиться.

Когда Хольцхаммер положил на стойку деньги, Кристина посмотрела сквозь бокал и внезапно вспомнила, что всё ещё не знает, где сегодня будет ночевать. Воспользовавшись случаем, она спросила у Ману насчёт сколько-нибудь подходящего и порядочного пансиона. «Это не так просто сейчас, в разгар сезона», сказала Ману. «Но я случайно узнала сегодня, что один из гостей неожиданно отказался. Пансион находится совсем рядом. Я охотно позвоню туда, чтобы забронировать комнату».

Когда  Хольцхаммер ушёл, Кристина заказала ещё красного вина и начала впадать в уныние. Как такое вообще могло произойти с ней? С ней, которая изучила вдоль и поперёк терапию, которая знала всё об общении и отношениях, изучила когнитивные диссонанции и раздавала свои советы при семейных проблемах как леденцы налево и направо. Она стояла теперь перед осколками своего собственного супружества. Слёзы непроизвольно поползли по щекам.

И тут ей слева внезапно был протянут бумажный новсовой платок. Наполовину испуганно, наполовину благодарно, она подняла глаза. Он сидел уже около неё, мужчина, которого Ману приветствовала восторженнее, чем всех остальных.

«Привет, я Клаус», сказал он на чистейшем литературном языке.

«Кристина».

«За это надо выпить», ответил Фишер. Он быстро показал себя превосходным собеседником. Он развлекал Кристину и постоянно вставлял в свои анекдоты комплименты. Свою деятельность местного шефа полиции он представлял как напряжённую и ответственную работу, во время которой речь шла прежде всего о том, чтобы положить конец анархическим интригам населения гор. Он рассказал о местном жителе, который в течение десяти лет водил машину, не имея на то водительского удостоверения, и о мертвеце, который вот уже сорок лет сидит в своём VW-жуке на дне Кёнигсзее. Мужчина в нетрезвом состоянии пытался проехать по замёрзшему озеру в Санкт-Бартоломэ и на полпути провалился. Когда водолаз многие годы спустя обнаружил машину, водитель благодаря холодной воде почти не был затронут процессом разложения и держал руль, как будто бы всё ещё хотел продолжать путь. У жены спросили, надо ли вытащить машину и труп. Но она ответила, что это для неё слишком дорого. И вообще, что ей делать с трупом и полностью заржавевшей машиной.

После каждой истории Клаус пододвигался чуть ближе, а после того, как он рассказал ей, что недавно в доме престарелых конфисковал посуду, на нижней стороне которой красовалось изображение фашистской свастики, он её поцеловал. Кристина выпила уже четыре бокала вина и не сопротивлялась.

«Что за  фашистская свастика?», спросила она из вежливости, прежде чем ответить на поцелуй.

«Утварь из Верхнего Зальцбурга», ответил Фишер, почти не отрывая своих губ от её. «После бомбёжки союзников наверху было всё разграблено, и многие из вещей до сих пор ещё находятся здесь в обращении».

Даже когда он начал становиться более настойчивым, Кристина не сопротивлялась. Она даже слегка наслаждалась. Её муж давно уже не оказывал ей столько внимания. И когда Ману через некоторое время снисходительно спросила, стоит ли отменить заказ на комнату в Альпенглюке, Кристина лишь рассеянно кивнула.

В утренних сумерках  с кружкой Espresso в руке Маттиас прошаркал в гостиную. Вчера он допоздна засиделся в ночном кафе, но, несмотря на усталость, он приступил к своим обычным утренним ритуалам. Он взял маленькую сигару из коробки и вышел на балкон. Потом он сел на стоящий здесь наготове высокий табурет, закурил с наслаждением и пустил дым в утренний воздух. Время от времени он попивал своё Espresso.

Его окружал райский ландшафт, но он столь же  мало обращал на это внимание, как рыба на воду, в которой она плавает. Для Маттиаса мир гор не был чем-то необычным, он знал его с малых лет, горы были здесь всегда. Кроме того он не был любителем природы. Ему больше нравилось ездить на мотоцикле, чем пешком преодолевать высокие склоны.

«Кого бог любит, того он забрасывает в эту землю», написал Людвиг Гангхофер о Берхтесгаденской земле. И в чём-то он был прав, думал Маттиас, но он имел ввиду при этом не ландшафт, а, скорее, покой и уединение, царящие вокруг. Чего только не наслышишься о больших городах: сплошные убийства. Почти ежедневно, как казалось ему, поступали сообщения о взломах, нападениях, предостережениях о терроре.

Нет уж, спасибо, лучше иметь всего лишь один кинотеатр поблизости и следующий мебельный магазин в Зальцбурге. Маттиас должен был читать произведения Гангхофера в школе. Самое знаменитое называлось «Келья Мартина». Но Маттиасу больше понравилась книга «Солёный человек», в которой речь шла о суевериях и толерантности.

Дом Маттиаса находился «в Шёнау», как говорят местные, или в общине Шёнау на Кёнигсзее, как это называется после объединения Шёнау  и Кёнигсзее в 1978 году. Во всяком случае, в общине, которая окружает Альпийский Национальный парк Берхтесгадена, в то время как Marktgemeinde Берхтесгадена была для парка лишь названием. Место Берхтесгадет называлось внутри района Маркт. Как, например: «Я должен поехать в Маркт к зубному врачу».

Если посмотреть с автострады Мюнхен-Зальцбург, Шёнау лежит за Берхтесгаденом – в самом последнем уголке Германии, окружённый с трёх сторон Австрией.

Наверх